Она бежала и рвалась. Что бы сесть, начать писать, уйти в творчество. Куда-то. Ей определённо надо было кому-то как-то показать, с кем-то поговорить и поделиться мыслями, выражая в правильной форме. Выражая, так как это будет угодно только ей, и именно эти мысли поймёт хотя бы кто-то. Целиком и полностью. Поглотившись чёрными клавишами, со стёртыми белыми буквами. С пеплом, который падал на клавиатуру, и дымом, от которого слезились глаза. Помутнённая голова от мыслей, от слов, от желаний. Волнение от предвкушения в поглощение в мир, где пусть и в тайне переживания хранится понимание. Левый глаз был особенно с прищуром от дыма, по привычке. Изредка поправляя очки на носу, она только печатала, напрочь забывая про сигарету, что дымилась в закрытой, душной коробке - её комнаты. Наполняя всё иным и иным кислородом, к которому она определённо была рада. Клыки. Зубы. Не важно, но она зажимала фильтр сигареты, от волнения его прикусывая. Даже не затягиваясь, либо слишком яростно от помутнения разума, вливания в строчки. Жалея, что вторая рука занята, что нереально плакать и печатать одновременно. Ей был жарко. Но открывать окно не стала, чтобы не было холодно. Она не обращала внимания на те эмоции, что переживала и то, как они отпечатывались внешне. Единственное, ей было жаль кошку. Та, устроившись уютно на диване, постепенно и лениво облизывалась, предвкушая чихание от дыма.
Почему печатала, почему не пишешь вручную? Так удобнее. Так говорят многие. Но в связи с какими-то странными понятиями, вручную она почти не пишет. Она разучилась писать. Да и за ходом её мыслей вряд ли могло успеть просто перо. А понять то, что она пишет в порывах, хотелось ей самой. Это был её личный наркотик. Размазывая пепел на клавиатуре, она не собиралась писать что-то великое, или не дай Бог книгу. Это очень тяжело. Она для этого была слишком глупа и не имела большого таланта. Вот фильтр начал жечь пальцы. Потушив, не глядя, не отрываясь от клавиш, она автоматом достала вторую сигарету, не прикуривая, поправила очки, потёрла слипающиеся глаза, и продолжила. Зависнув лишь на момент, с той же сигаретой. Она пыталась сформулировать слова, которые и так и без всякой помощи складывались сами собой. Во время всего этого она не представляла не день, не вспоминала события, она думала и пыталась понять как великие, писали часами под свечами, и твори вещи, которые люди разгадывают годами. Как это было.
Красиво.
Перед монитором стояла чашка чая. С мятой и карамелью. Не горячий. Как она любит. Сладкий. Локоть левой руки определенно требовал разминки, на которую не было времени. Она вспоминала то болезненно сладкое ощущение. Когда ложишься в постель и ломит всё тело, но ты понимаешь что пусть и день был каким-то не тем, он был не зря, потому что что-то сделано только для себя. Для своего понимая, личного уголка. Его могут не понять, трогать, копаться, унижать. Но ей всё равно. Потому что истину знает и видит своей души только она сама. Хотя и для неё это были большие потёмки. В ушах звучала одна и та же песня. Она не любила печатать под музыку, редко получалось. Но это тот самый случай, когда горячо. Когда нет сил терпеть.
Всё началось с плохих снов. Она видела в нём мертвых. Двоих дедов. Они как раз умерли недавно. Она плыла на корабле, и начался страшный шторм. Помнит, как качало, было мокро, как во сне она кричала, ворочалась. И почему-то именно она на палубе отвечала за лошадей. Видела чёрного сильного коня с красными глазами, который в бешеном порыве от волнения и суеты вокруг вырвался из-за стойла перегородки, и начал метаться, снося людей. Он был её любимым жеребцом. Она не понимала, почему не могла его усмирить. В какой-то момент он сильно лягнул её копытом, и тогда же, корчась от боли, она в дождевике отлетела по мокрому полу, зажав рукой грудь, морщась, боли прибавилось от удара головы. В глазах всё помутнело и к тому же шаталось. Но сквозь туман она услышала выстрел ружья и дикое ржание. Девушка вскочила, падая и скользя на досках, скину с головы капюшон дождевика, нагнулась рядом с конём, который упал, тяжело и сильно упал. Он хрипел, пасть была открыта. Глаза закатились, и он умирал, все руки её были в крови. Она шептала ему на ухо, что всё будет хорошо, прижимая голову к себе, и, пальцами нащупывая мясо. Рука тонула в крови от зияющей раны на шее. Он умер. Она мало что понимала, то, что происходило вокруг. Но он определённо был мёртв. Она поднялась, шатаясь во все стороны от сильной боли в рёбрах, подошла ко второму стойлу. Девушка не винила тех, кто его застрелил. Они испугались. Но он был лучший.
В её горле пересохло. Глотнув чаю, встряхнув головой, растрепав короткие волосы, она словно почувствовала тот морской воздух.
Во втором стойле стояла нежно-шоколадного окраса кобылка. Она была спокойнее, но тоже билась и рвалась убежать. Она пыталась её успокоить, но та, выбив двери, побежала без оглядки наверх.
- Стой! – громко приказала она, едва попытавшись ухватить животное хоть как-то. Но сквозь шум и гам вокруг кобыла естественно ничего не услышала. Она побежала следом, видя лишь её хвост и поводья, оказалась на верхней палубе, где было много людей, они метались. Молодые матросы. И сильный шторм. Такого яркого шторма она никогда не видела. Такой живой природы и таких неописуемых красок глубины и темноты. Она не боялась того что погибнет. Скорее, восхищалась и наоборот мечтала в этом увязнуть. Гремели молнии, в голове стоял шум от дождевика, которого сносило сильным ветром, но тут кобыла забежала за угол, она, очнувшись, побежала следом, и сама того не заметив резко столкнулась с дверью.
Вывалившись в другой стороны, она упала на лестницу, которая к удивлению ввела верх. Она быстро поднялась и по мокрым следам, оставляя такие же мокрые, но такие другие следы побежала вверх. Это оказался выход из метро. На улице была оживлённая траса, там уже шум сменился на гам машин и каблуки людей. Светило яркое солнце. Всё не то, что было на корабле. Но было такое ощущение, что всё это было на заднем фоне. Их никто не видел. Она побежала за лошадью, которая бежала по людям, а точнее сквозь них, пытаясь поймать за поводья, наконец, с трудом догнав, она резко вскочила на неё без седла, ласково успокаивая и шепча что-то на ухо, конным шагом направилась, обратно, к двери, она понимала, что животное будет в панике. Однако, когда вернувшись, и спустившись по ступеньками обычного метро, она вернулась на палубу, и шторм не глушил их. Хотя море всё ещё видно сердилась. Грозовая туча ушла куда-то вперёд, молнии гремели уже дальше.
- Миледи, Вы в порядке? – на её ботинок опустилась грубая мужская ладонь, смотрели пронзительные яркие карие глаза. Молодой матрос.
- Да. Я выпадала. Надо было поймать её, чтобы не было нарушение равновесия. - Она соскочила с лошади, осматриваясь вокруг. Пыталась оценить разрушения корабля. Было чётко видно, что хвост просто оторван. Люди по-прежнему суетились. Пытаясь восстановить порядок. Небо было пронзительно серым, а море пронзительно голубым. Поводья она крепко держала, ласково погладив кобылу по носу.
- Отведите её в стойло, и закрепите хорошенько. Пусть ей введут успокоительное или снотворное, но аккуратно и немного. – Она передала поводья молодому человеку, сняла с себя жёлтый дождевик, стянув перчатки, на скорую руку сложила, закинув куда-то в угол.
- Миледи, что скажете по поводу… Герцога? – неуверенно и негромко озвучил матрос. Стоя к нему спиной, уперев руки в бока, она смотрела на небо, немного помолчав, ответила.
- Пусть его тело сожгут, и уберут всю кровь. Надо починить стойло и установить там клетку. При потери этого связующего нам в срочном порядке будет нужен новый. Его поиски мои обязанности.
- Хорошо. – Он повернулся, уводя лошадку, поглаживая её по носу, и ласково что-то приговаривая.
- Где капитан? – окликнула его она, обернувшись.
- Он у руля, справляется о координатах, пытается вычислить время, которые мы упустили.
Не говоря более, он ушёл, она осталась. Постояв минуту, она, положив ладонь на рёбра, которые адски болели, сплюнула кровь. Рукав от и так уже порванной белой рубашки, что промокла насквозь, вытерла кровь с губ. Держась за бок, она направилась к рулю, чуть пошатываясь.
Её никто не замечал, а шум в голове не позволил собрать информацию и происходящее во что-то связующее. Она нашла капитана. Окликнула его. Он обернулся, спустившись к ней. Его вид был уставшим и озабоченный. Он пережил большой страх за потерю этого корабля пространства и времени, и за каждое живое существо которое на нём. А уж о последствиях и говорить нечего. Он умирал вместе с теми, кто умер там.
- Ты ранена. – Не говоря не слова, он подошёл, и с силой нажал на рёбра, она всхлипнула, теряя сознание от боли, кровь хлынула изо рта, опустившись на колени, он опустился рядом. Доставая платок из кармана, стал заботливо вытирать кровь с её губ. Всё ещё морщась и приходя в себя, она прохрипела:
- Спасибо. – Боль утихала. Ребра на месте. И таинственным образом была лишь моральная боль. Но физически была полностью в порядке. Она осмотрела его на наличие ран. Растрёпанные волосы смешно торчали из под треуголки, ярко голубые глаза смотрели на неё взволнованно. Но она не главная причина. Гладкое бледное лицо, потрёпанный алый костюм из бархата. Их всех потрепало, им всем досталось и ещё всё впереди.
- Новый связующий.. – тихо проговорила она, с его помощью поднимаясь на руки.
- Его уже доставили. – Она удивленно на него посмотрела. – Всё узнаешь, отправляйся, и займись своей работой. Это необходимо и поможет всем нам.
- Хорошо. – Она направилась в нижнюю палубу, где недавно вспомнила, как убили Герцога, спустившись по ступеням, увидела уже сухой пол, никаких следок крови или сильных разрушений. Матросы занимались клеткой, но связующего видно не было.
- Где он? – спросила она, подходя к новой стойке, заглянув внутрь.
- Это она. Ответил матрос стоя рядом. – Никому не даётся. С когтями. Даже осмотр не дала провести.
- Вы свободны. Дальше я сама. Займитесь обстановкой и по возможности помогите остальным. –Взглядом она была прикована к маленькому пушистому комочку, что сидел в углу, не выходя из большой деревянной коробки. Небольшой, размером со среднюю кошку, сидел детеныш пантеры. Она мысленно пыталась просканировать её, пыталась установить связь с мыслями животного, что бы успокоить и призвать. Она протянула руку, ожидая реакции. Все замерли, засмотревшись.
Негромко мяукнув, через хрип, осторожно, бесшумно, очень медленно котёнок подошёл к ней. Носом коснулся пальцев, облизнувшись, с любопытством обнюхивая её ладонь.
- Рядовой – негромко сказала она, замерев на корточках, стараясь не двигаться и не спугнуть, – доложите капитану о том, что связь прошла успешно, и у нас новый связующий. Здоровый и абсолютно удачный. У него хороший вкус. – Аккуратно она положила ладонь на гриву котёнка, с нежностью запуская пальцы в шерсть. За спиной услышала, как по ступенькам заторопился матрос, докладывать её просьбу. Котёнок уткнулся носом в её живот, с мокрую рубашку, аккуратно, смело, она подняла котёнка на руки.
- Мурка. – С улыбкой сказала она, не без удовольствия стиснув мягкую тушку у себя на мокрой груди. Та уютно утроившись на руках, цепляясь когтями за руку, не без удовольствия развалилась, явно намереваясь уснуть. Держа животное на руках, она вышла на верхнюю палубу, и зажмурилась от яркого солнца. Матрос что был рядом, по близости, молча протянув ей очки, которые девушка обычно носила. Она поблагодарила его, одной рукой нацепила их, и в миг мир превратился в иную, темную, привычную для неё картину во мраке. Облизнув пересохшие губы, она обратила взор на животное, что разлеглось у неё на руках. Улыбнувшись, прошла в комнату, распахнув дверь, не зная, что её ждёт, и была удивлена.
Руки её были пусты. Рубашка, как и прочая одежда сухая. Рядом сидел этот же котёнок. А за спиной определённо кто-то был, но она его не видела. Обернувшись, она увидела пустой не горящий белый коридор. Тут всё было белое. Помещение сильно смахивало на больницу, только нигде не горел свет. Но было не темно из-за света окон в конце коридора по ту и другую сторону. И много закрытых белых дверей. Ничего не понимая. Она постаралась просто осмотреться и понять причину такого выпада. Эти выпады бывают опасны, особенно в штормы. Котёнок, подняв хвост, отважно побежал вперёд, она, сняв оцепенение, побежала за ним. Котёнок влетел в приоткрытую дверь, она, не думая не о чём пошла за ней.
Картина, представившаяся её глазам – сразила с ног. Она не знала, как это место называется. Не желала думать о том, что это реально. Но оцепенела, стоя на месте, с приоткрытым ртом. Не дышала. Хотелось кричать, но не стала. Стены были красные, пахло сырым мясом, чем-то тухлым, и противным, что-то булькало и везде стонало, по комнате стояли тихие стоны. Источник был напротив неё. Повсюду были канаты, от стены до стены, как огромные сосуды, с венами, наполненные кровью. Только в жилах было что-то чёрного цвета. Что именно знать ей не особо хотелось. Она собиралась попятиться назад, но не был сил сделать и шаг. От вен исходили трубки, в которых тоже было что-то чёрное. Трубки были присоединены к телу, которое, не касаясь, пола, было как в коконе этого мяса, погружено посреди стены. Бледная кожа, одни кости, висящий порванный изъеденный чем-то костюм. Практически лысый и голый череп, и глаза. Единственное что так зацепило её, это чёрные блестящие как у насекомого без оболочки глаза чёрного цвета. Открытый рот. Который стонал. Он двигал головой в сторону из стороны, Она не видела зрачков. Но знала, что он смотрит на неё. И она увидела, эту страшную гримасу, он открыл шире рот, обращая глаза к кровавому потолку и начал кричать, и этот крик переходил в шипение и рык, настолько оглушительный, что она, зажав уши, пытаясь собраться с мыслями, выбежала из комнаты, толкнув кровавую дверь. Закрыв её с другой стороны, она сползла по белой стороне. Сидя в оглушительно тишине, с широко распахнутыми глазами, тяжелым сердцем, которое стучало так громко, что отдавало в голове, и открытым ртом. Она увидела свою руку. Когда она открывала дверь с той стороны, видимо испачкалась. Рука была в крови. Она резко её затрясла, пытаясь её стряхнуть, крича, и начиная трястись от истерики, и остановившись, поняла, что кровь исчезла. Словно впитавшись в кожу. Рука как рука. Не более. Словно ничего и не было. Пантера, что забежала и привела её в комнату, бежала с другого конца коридора, забралась к ней на колени. Она же сидя, опустив голову, ничего не видела не чувствовала не понимала.
Это был её дедушка. Человек, который дал жизнь её отцу. Она была то ли в ужасе, то ли просто в шоке. Но понять, что и как это оказалось там, почему такое она не могла. Девушка начала реветь. Слёзы захватили её, и предательски скатились по правой щеке. Она облизала губы, пытаясь придти в себя. Пантера, видя, что на неё не обращают внимания, выпустив когти в бедро девушки, шершавым языком, мурлыча, начала слизывать её слезы.
- Это ты? Скажи, это ты сделала с ним? Что? Как это понять? – хрипло прошептала она, хватая зверя за шкирку, и глядя в глаза. Та, опустив лапы, послушно висела, пристально на неё смотря и пытаясь понять, в чём провинилась. Пантера коротко мяукнула, девушка медленно поднялась, та же за шкирку держа котёнка, устроила его на руках, как и прежде, про себя отметив, что больше она её не отпустит. Надо было выбраться оттуда, и она отчаянно пыталась прокрутить мысль, что надо выбраться. Но ноги, словно приклеились к полу, она боялась открыть очередную дверь, боялась увидеть там очередной кошмар, что бы потом всю жизнь пытаться отгадать тайны, которые знать её не обязательно. Сзади на левое плечо ей положилась крепкая рука, она не обернулась. Лишь скосив глаза, она увидела, что рука это была чёрной, прозрачной, но ощутимой. Ладонь сжала её плечо, словно подбадривая. Она обернулась. Чёрная высокая тень, без лица, в которой что-то постоянно двигалась. Что-то двигалось в этой темноте внутри, много-много всего, какие-то фигуры внутри, только маленькие, словно нитки из которых Тень была соткана вся. Она склонила голову, глядя на неё.
- Это ты. Мне не страшно, нет, всё в порядке. Я в порядке. – Девушка попыталась поверить в то, что сказала. Она не боялась Тени. Она знала, что то, что стоит рядом это часть её самой. Это то, что повиливает ею. И если она ещё жива, то только благодаря ней. Тень, молча, кивнула, подняла руку, медленно, и указательным пальцем направляя на дверь поодаль. Снова кивнула, и, сделав шаг назад, исчезла, упала на пол, бесшумно разбившись. Девушка повернулась, пытаясь собраться с мыслями, она медленно подошла к двери, сжала кошки непроизвольно сильнее, та, сонно свесив лапу, лениво облизалась. Девушка не решалась опустить ручку двери, посмотреть что там. Выход или очередной ужас? Однако, если на это указала Тень, надо этому следовать. Тень никогда не ошибается. Её Душа всегда права. Душа знает, как идти и что делать. Хорошо.
Она доверилась ей и распахнула дверь.
То, что она увидела, её поразило. Насквозь. Так, что из слёз брызнули слёзы, и она не скрывая их. Прикусила до боли губу, прошептав про себя, что так не бывает. Она не верила, не знала, увидит плохое или хорошее. Но это была комната её знакома с самого детства. Она в ней росла. Деревянный стол, стул, кровать по правую руку, окна. Левая стена была обвита плющом, из него распустившись, висели крупные лилии, окна были открыты настежь, словно их не было. Было тепло, и очень спокойно. Однако ухо ласкал щебет птиц, которые сидели на этих лилиях. Под ногами, вместо пола была земля, и корни деревьев которых она не видела. Стоял приглушенный теплый свет, но откуда она не поняла. Это комната была дедушки, который дал жизнь её матери. В момент, когда мать её покинула, она оставила её на воспитание своим родителям. Учить грамоте, искусствам, раскрывать таланты, всё делала дедушка. Эта комната била её всегда. Каждый раз, когда она её видела. И при жизни она плакала, когда покидала её, а после его смерти она сходила с ума. На кровати сидел обладатель этого странного места. Кошка спрыгнула с её рук, и прыгнула на колени к нему.
Синий потрёпанный свитер, сини брюки, босые ноги на земле, безумно белая кожа. Он сидел к ней спиной, полу боком. Но лица не было видно. Волосы аккуратно причёсанны на голове. Он выглядел так, как выглядел всегда, всегда, когда она его помнила. Она молчала. Стояла и плакала. Не шевелясь, она не могла сдвинуться. Что сказать? Что делать? Что происходит?
Заставила себя пошевелиться. Та атмосфера спокойствия, что окружала её, захватила полностью. Она уже не боялась, она успокоилась, но также плакала. Она услышала его голос.
- Малыш, это ты? – дедушка провёл рукой по кошке что, устроившись на его коленях, свернулась клубочком, мурчала.
- Нет, дедушка, это Мурка. Это не Малыш, он умер когда… – она запнулась. Как сказать, что его домашний питомец умер, когда умирал дедушка? И ему не сказали, потому что не хотели добивать.
- Я думал он, он же тоже здесь, он рядом со мной. Он меня встретил. – Он гладил кошку очень поверхностно, своей широкой ладонью, она очень хотела к нему дотронуться, но боялась. Слёзы текли по щекам, и она просто сидела на края кровати и смотрела на его широкую спину в синем вязаном свитере, и большую голову, его затылок. Она не могла понять, почему он не смотрит на неё, почему не рад видеть, почему всё так.
- Как у вас дела? – голос его прозвучал как-то по другому, но так же спокойно, словно они вели беседу за чашкой чая, он так же гладил Мурку.
- Мы… мы в порядке, только нам очень плохо без тебя. Всё не так. Тебя нет. - Не выдержала она, смахнув слёзы, опустила глаза, разглядывая клетчатый плед. Она не понимала, почему сказала это. Просто очень хотелось, что бы он знал, что они скучают. И им правда не хватает его.
- Я тоже очень скучаю. Мне не хватает вас, мне не хватает многого. Но знаешь, не бойся. Тут лучше, чем там. Мне тут очень хорошо и я вижу вас. – Мурка поднялась на его коленях, вытянулась и перебралась на мои руки. Она молчала. Рукавом рубашки, стирая слёзы, пытаясь не разреветься до конца. Он, сложив руки на коленях, тихо проговорил:
- А теперь иди. Тебе пора. Хорошая Мурка, даю добро на Мурку. Береги себя. – Она подняла на него глаза полные слёз, на его спину, и протянула руку, что бы дотронуться и обнять, но неуспела. Он обернулся, она же не успела заметить его лицо, он коснулся пальцами её лба. Она почувствовала обжигающую боль, как разряд электричества, то, как летит в какую-то пропасть, она крепко зажмурила глаза от боли, и, крича, проснулась.
Она резко вскочила на своей постели. Это была её комната. Её бардак. Она сжимала в кулаках шёлковую простынь, на глазах были слёзы.
Девушка тяжело дышала. Рядом отчаянно вибрировал телефон, и на дисплее было светилось «мама». Взял трубку, пальцы второй руки, запустив в волосы, она пыталась понять, что произошло. Звонок оборвался. И буквально через пару минут снова завибрировал телефон, но на этот раз на дисплее светилось «моя женщина».
Алло. Я уже вышла из метро, через 10 минут буду у тебя. Просыпайся. Окей жду.
Обычный разговор. Стараясь не о чём не думать, она резко вскочила, засуетившись, более менее привела комнату в порядок. Приехала её женщина, она открыла ей дверь, приготовила завтрак на двоих, отправилась в душ, оставив любимую наедине с монитором и мультиками.
Сама же очень долго пыталась смыть всё в ванной. Понять, что же это было. Сердце бешено стучало. Словно прошла минута после того, как она проснулась. Она собралась, и немного запоздало, они вышли на улицу, солнце, тепло окутало и начало поглощать. Ей стало противно. Начиная от самого подъезда, стуча каблуками вплоть до метро за беседой со своей девушкой, она курила почти не останавливаясь, сетуя на заканчивающуюся зажигалку. Доехали без приключений, на другом конце города, сев в автобус она начала названивать лучше подруге, что бы та её встретила у подъезда. Она подумала о том, что было бы неплохо для разговора вытащить её на улицу. Но, однако, телефон лучшей подруги молчал, и она про себя отметила, что это странно. Ничего не подозревая, она доехала до подъезда и начала названивать в домофон. Но никто не открыл. Телефон молчал, подъезд не отвечал. Она обзвонила примерно 40 квартир, что бы хотя бы попасть в подъезд, про себя начав паниковать, какой-то молодой человек, видимо из удачной квартиры, куда она не добралась на домофоне, выходя из подъезда, вежливо их пустил. Стуча каблуками, она поднялась на второй этаж, про себя уже конкретно нервничая, начиная перебирать как минимум вариант 63 о том, что могло произойти. Вторая проблема, железная дверь перед тем, как войти в квартиры. Слегка попаниковав, в очередной раз, услышав «извините, абонент недоступен», она начала различными возможностями взламывать дверь. Испортила заколку её девушки, покурив, она начала ковыряться в замке своим когтём. Это металлическая острая вещь могла помочь. Уже вслух перечисляя, что могло случиться, и в частности, что из-за её ошибки, подругу могли убить и всё, и никто не узнает, закрыли дверь обратно. «Ведь она же знала, что мы приедем сейчас, к этому времени, знала, мы будем тут!» Она в панике со всей силы ударила дверь. К её удивлению, услышала, как с той стороны открывается замок. Она увидела маму её лучшей подруги. И задала на тот момент один из наитупеиших вопросов:
- Значит, всё это время вы были дома?
Ей ответили положительно, в тупом ступоре смешном с яростью, и глупостью, волнением и смесью всего этого вошла в квартиру, быстро разделась, и вошла в комнату с намерением убить свою подругу лично. Та, смеясь, повернула инвалидную коляску ей навстречу, выгибая руки, подъехала к ней, отмазываясь с улыбкой, что телефон сел, и она не заметила этого. Что всё хорошо и она, правда, оплошалась. Не называя вслух причин своего такого бурного беспокойства – оно и надо было. Троица этих девиц знала стопроцентную вескую причину, беспокоится друг о друге всегда, особенно за жизни. Она обещала её убить, порывалась добить подругу тяжелым, а её женщина смеялась и в итоге, наступил позитив. Улыбки, дела, обсуждения, разговоры которые им были необходимо. Какое-то соглашение, и наконец, время того, как она уезжала. Дорога обратная до дома казалась ей каким-то адом. День был странным, было много мелочей которые не получались, не складывались, мысли не могли сложить всю мозаику действий, что делать дальше. Её это мучило и изматывало. Обратно она почему-то засыпала. Попросила маму встретить у метро, та вызвалась хоть и с не охотой. Дорога была молчаливой. Зайдя, она переоделась, привела себя немного в порядок, и под ночь уехала. Её не спросили куда. Наверное, её ухода из квартиры даже не заметили. Выглядела она неплохо, выдавали только глаза. Как всегда. По дороге у метро она встретилась со старым другом, но к тому моменту настроение было настолько тошным, что не хотелось даже разговаривать. Она хотела напиться, эта мысль её грела. Приедет в тусовку, сядет где-нибудь, где её не увидят, и будет пить, пить, и ещё раз пить.
Однако отъехав два станции, друг, за счёт которого она обычно хоть как-то исправляла свои финансы, «обрадовал», что деньги на карточке, и снять их возможности нет. Оборвалось несколько важных встреч и дел, при этом её искали и хотели встречи абсолютно левые люди, которые она не знала и которые были ей сейчас не в коем разе под руку. Кучу мелочей, сломившие её за минуты к худшему состоянию души. Выйдя на улицу, она распахнула свой почти пустой кошелёк, про себя отметив, что это последние 100 рублей на неизвестный срок, махнула рукой и купила себе на пол суммы бутылку пива. К её ещё большему разочарованию, оно оказалось тёплым и средней степенью паршивости пойлом, которое вообще продавалось. Однако стало немного легче. Не так сушило, не так давило. В сумерках, начиная делать круг тусовки, в поисках знакомых и просто людей, как назло попалась милиция. Она во время была предупреждена и, развернувшись, пошла обратно к метро, на ходу почти плача. Если её поймают, опека точно позаботится о лишение родительских прав. Потому что на тот момент она нарушала как минимум три закона, и как максимум два соглашения под которыми она находилась. Благо всё обошлось. Милиция уехала, оставив её, пиво и левых странных людей, каждого наедине сомой с собой. Она наконец-то села на холодный бордюр, ловя на себя косые взгляды людей облачённых в плащи, шляпы, которые курили, смеялись, что-то обсуждали, пьяно галдели, выли, и, в общем-то, не радовали в принципе своим внешним видом. По дороге она наслушалась о том, как она «плохо выглядит», слишком цивильно, модно и дорого. Как кинули неосторожно в её адрес о том, что неформалы так выглядеть недолжны. Фыркнув на всех, она залпом начала пить пиво, осознавая и отметив про себя, что оно быстро заканчивается, а с утра кроме пару жареных яиц в желудок больше не упало. Желудок это подтвердил.
Пока же, она пила это пойло, она озвучила свою мысль, близкому другу, с которым она молчала. О том, что, наверное, ей не стоило никуда стремиться, как-то выглядеть, что-то делать и чего-то добивтаься. Она бы осталась как они, но была бы не одна, и всё было бы проще. Цель была одна и та же, а теперь она не видит, куда идти дальше и что делать.
На что он ответил, что быть выше них сложно, а опуститься до их уровня всегда можно. Но нет смысла. И он был прав. Она вздохнула, допила пиво, не прощаясь не с кем, она двинулась в сторону метро, по дорогу уговорив накормить её в фаст-фуде. Он понимал. Он помогал. Он привык. Поэтому, конечно же, почти сразу согласился. При поглощение пищи она оживилась, более менее приобретала краску настроения, и как-то замыслила, задвигалась, однако сев на трамвай, доехав до дома, перешагнув порог квартиры, в которой её не ждали, ей улыбка соскользнула, как призрак с губ.
Они садились ужинать. Не заметив то, как она вошла, не поздоровавшись. Они принимали пищу, которую якобы готовили на всех. Попрекая при этом, если ты просто дотронешься до двери холодильника, или просто швырнув в её адрес чашку. Они смеялись. Она, молча, разделась, вытащила сигареты из кармана, и ушла к себе, заперевшись. В куртке, не раздеваясь и лишь в тапочках, она села в любимо кресло, свесив тело, как кукла, закрыв глаза. О её пальцы кто-то начал тереться и громко мурчать, наполняя комнату разнообразными звуками. Это была её малышка. Она всегда её так звала. Серая маленькая кошка. Только толстая, и очень ленивая. Звали её подобающе – Сарделька. Кошка всегда встречала её, и забегала незаметно в комнату, летя и несясь впереди хозяйки. Взяв её на колени, обняла её, уткнувшись, и разревелась. Всё это было не для неё. Слишком непонятно, тяжело, и что-то абсолютно в огромном количестве. Кошка по привычке начала слизывать слёзы с её щёк. Она рассмеялась, потрепав её по холке, поцеловав в нос, быстро переоделась, и уткнулась по привычке в монитор. Бессмысленно при этом проводя время. Ей хотелось безумно спать, но желание хотя бы умыться, привести себя в какой-то порядок и налить крепкого горячего чая, что бы придти в норму не давала покоя. Она дождалась глубокой ночи, вылезла из комнаты, умылась холодной водой, приходя в себя. Снимая серёжки, она заметила, как с одной из них потерялся серебряный замочек. Расстроившись, что от такого дорогого набора не хватает замочка, утешаясь, что не потеряла хотя бы серёжку, вернулась с пустым чаем. Содержимое пустых холодильников, лишь ещё больше дразнило желудок думать о еде.
Посреди ночи она загорелась написать. Она загорелась написать обо всём, когда только заваривала чай, обжигала пальцы пока несла кружку, кусала губу. Фразы складывались в голове, но сомнения также одолевали «а стоит ли?». Зачем? Ведь это только твоё. Сожги опять внутри. Ляг спать и проснись с утра. Сев в кресло, поставив кружку перед клавиатурой, наслаждаясь ароматом карамели и мяты, глядя на жидкость, она подвела итоги дня. Про себя отметил, что устала, но отчего понять не могла. А потом. Она разнервничалась, начала курить, и приняла решение написать. Описать. Рассказать. Поведать.
Не важно ей то, как она владеет русским языком и то, какими словами она это описывает.
Языки она вообще терпеть не могла, а свой, родной знала с трудом на тройку. Ей было не важно, кто и как это прочитает. Прокомментирует про то, что у неё неправильно сложено то или иное выражение слов, предложений или эмоции. Плевать. Это были ЕЁ эмоции. ЕЁ мысли. ЕЁ часть души. Это был ЕЁ день. ЕЁ кошка, чай, сигареты, дым, пепел, царапины на бёдрах от когтей, которые появились во время того, как она писала это.
Это была её жизнь. Пусть пока она остановилась. Но, наверное, зависнуть, остановиться нам тоже надо. Когда ещё мы это сделаем? Одновременно её раздирает очень многое, и одновременно ничего. Весь мир её держится на противоречиях. И сейчас дописывая это почти к 5 утра, с сонными глазами, с руками которые болят от тяжести 3 часового сплошного печатного текста, она курит и допивает чай. А потом, обняв кошку, которая сидит на коленях, пойдёт спать. И уснёт она очень быстро. Но только на этот раз никаких снов. И кошка как всегда ляжет рядом.
Сейчас она уже успокоилась. Потому что об этом кто-то знает, знает кто-то, кому можно верить. Кто поймёт её. И счастлива она, потому что она одна.
Остановилась, почесав кошку за ухом, которая обняла её лапой, не выпуская когти. Отпустила, и та продолжила умываться перед сном. Мы знаем расписание с ней друг друга. Ждём и любим. Она и её кошка. Вспоминается разговор, как с утра, её любимая рассказывала и помогала ей с выбором нового животного в виде собаки и советовала в виде кошки. Однако она пыталась ей описать лишь одно – ей не важна порода, степень ума, цвет, и состояние. Главное, что это её кошка. Она самая лучшая. Потому что она ждёт её, и в три часа ночи и в 5 утра и просто с работы. Она всегда её встречает, а после не отходит не на шаг, и летит к двери её комнаты впереди неё. Хотя в распоряжение кошки целая квартира. И каждую ночь она спит с ней рядом, в обнимку, мурлыча и уткнувшись мокрым носом в щёку.
Ещё никто никогда не любил её преданней кошки. Ещё никогда это не был так взаимно.
Это был её день. Больной по-своему, но для кого-то может слишком банальный и скучный. Тогда мы просто разные. А жаль.
Значит так надо.
Её день закончился. Сигареты потухли, кошка перестала умываться и ждёт сна. А она пришла к тому состоянию, когда ляжет и сразу улетит в мир грёз.
Спокойной ей ночи. Пусть следующий день будет лучше этого.
Всё тело ломало, болело. Устроившись на животе, запустив пальцы в теплый комок, она крепко уснула.
День встретит её ненавистным солнцем. Людьми. И многое то, что ненавидело её. Но сказку тоже надо закончить. Поэтому она грезила о том, что её встретит мир, который она так любила.