Еду я, значит, такая в сторону дома. Проезжаю станцию "площадь восстания", вагон вытошнил людей, опустошался, готовясь заполниться новыми. А я плаваю в уголке, справа, в конце вагона, от двери. Со своим любимым Чарльзом Диккенсонов - Дэвидом Копперфилдом балуюсь. И тут, вагон проглатывает вперемешку с мусором, компанию не то немцев, но мне кажется, все-таки французов. Они были легко одеты, им было за 60. Но они все были яркие ,улыбчивые, и заняли промежность напротив меня всю, и рядом со мной. Я посередине сидела. Бабушка одна сидит, вторая стоит, не держится не за что, щебечут .А у меня как всегда, макароны в ушах, ничего не слышу, сюжет такой интересный. Вижу их двое, соскальзываю к углу, уступаю. Они улыбаются, но положения не меняют. Я ну мол, хозяин барин, француз - немец. И тут на следующий станции поезд резко тормозит, бабушка падает. На меня с несчастным Диккенсом, у которого на 106 странице и так все не, слава богу. Я ловлю ее, подхватываю, усаживая к себе на колени, подставляя руку, что бы ни ударилась спиной о поручень. И тут до меня доходит, что моя книга тяжелее чем эта бабушка. А она в пестрых бело-серых штанах, Седая насквозь, с кудряшками, в полосатой майке, в крабовом пиджаке из приятной льняной ткани, а сверху вдоль угла ворота пиджака, вплоть до талии, висел мягкий пастельный весенний шарф, и она вся такая легкая, красивая, и пиджак без этого шарфа существовать не может. Я знаю. Она извиняется на английском, я вытаскиваю наушник, понимаю, что надо сказать, что все в порядке, ничего страшного, но рассеянно улыбаюсь, и всем своим видом стараюсь выдать, что все хорошо. Я не против, падайте. Поймаю еще. Она в итоге садится рядом, они все вместе продолжают щебетать, и такие легкие-легкие, как бабочки. Как дождь, наполняя своими улыбками озоном все вокруг заряжают. Она копается в сумке, я сижу и радуюсь за Дэвида - к нему приехала Пегготи с семьей, навестить его в адском пансионе. А она протягивает мне индустриальную шоколадку. Ну почти как киндер палочку, но другую. Зелёную, с вкусным названием морскими буквами "Animation". Я улыбаюсь, благодарю на английском. Она смотрит на меня своими карими глазами, хлопает ресницами, и улыбается, словно по другому жить не знала вовсе. И легко продолжает свое чаепитие воздухом со своими тучками бабушками-дедушками. Я начинаю копаться в порванной торбе со смайликами, ненавязчиво, всем видом показывая, что я просто устала и мол, тут, водички попить захотела. А сама ищу что у меня там есть. Ведь много всего и не могло быть так, что бы не мое. Что бы ей отдать? Браслет? Не поймет - не такой. Брошки нет, вещей тоже почти нет - книги. Копперфилда? Но я так мечтала о нем. И тут я вижу свой кошелек, на котором был значок с черно-белым котом, я когда покупала года два назад кошель, увидела этот значок, и они друг без друга вообще не жили и я не понимаю, как создатели не позаботились что бы они нашли друг друга раньше. Протягиваю ей со словами:
- Please, take it. You will be remember Saint-Petersburg. – Она берт значок, своими крошечными мягкими пальчиками, начинает перебирать ворот пиджака, ищет место и отвечает.
- See this? – своим наманикюренным пальчиком она указала на крошечную брошку, с красным крестом. Я активно закивала. Она повесила кота на соседнюю складку пиджака, нежно погладив его. Хвастаясь перед подругой. – Thank you, my friend, thank you! – сердечно благодарит она меня.
Я устало улыбаюсь, киваю ей, одеваю свои макароны, собираю красное пальто с колен. Одеваю торбу на плечо, поправляя синий пиджак, иду к дверям, с любовью раскрываю книгу, жадно впитываю буквы. Моя станция, я поворачиваюсь, махаю им лапкой, и она, эта милая женщина, не то немка, не то француженка усилено и громко желает мне удачи.
-Good luck, my friend! – ее подруга тоже машет мне своей невесомой ручкой, они провожают меня взглядом. Я последний раз оглядываюсь, и вижу, как двери закрываются, а эти старики cнаружи, и дети внутри, с блестящими глазами и легкими мыслями, заполняли все вокруг озоном своих волн смеха, продолжают так же легко свой путь.
Я искренне была удивлена этой заряжающий легкости бытия, словно болезнь или лекарство, согревающее внутри. Как эликсир, как плед после долгого дня. Я уверена, она не забудет про кота, а я с трепетом кручу в своих длинных пальцах с кривым маникюром маленькую, для моих рук, длинную, пирамидальную шоколадку, боясь съесть кусочек жизни.